Игорь Краснов

НОЧНОЙ РАЗГОВОР

«Очень трудно заставить себя говорить.
Труднее — заставить себя молчать.
Ещё труднее — заставить себя думать.
Но самое трудное — это заставить себя чувствовать»
(Халиль Джебран)

«Никто не становится хорошим человеком случайно»
(Платон)

С ним мы познакомились неожиданно. Даже можно сказать, резко. Пришли друзья.

— Привет!

— Привет!

— Вот, друг, привели к тебе…

А он сходу, без всякой подготовки:

— Слышал тут много о тебе…

— И?

— Не верю, не может того быть!

— Понятно, не поймёшь, пока вместе не разопьём бутылку…

Друзья:

— Без проблем! Всё с собой…

Я кивнул на подоконник:

— У меня тоже.

— Ждал?

— А как же! Как приходите, — бальзам на душу, «луч света в тёмном царстве», — я улыбнулся.

— Всё почему? Здесь наш маяк…

— Да бросьте вы! — отмахнулся я.

— Давай не скромничай, дело говорим…

Не прошло и десяти минут, как что-то наподобие праздничного стола было накрыто: бутылка коньяка, фрукты, другая там всякая лёгкая закуска. И я лишний раз убеждаюсь в том, что ко всему не надо никогда готовиться, ведь когда всё спонтанно происходит, оно кажется естественным, без притворства, без фальши.

— За что пьём?

— За то, что все живы и снова вместе! — поднимаю свою стопку.

— Это само собой — свято. Ещё не раз за то выпьем! А сегодня что?

— Что?

— День Независимости!

— От кого?

— От самих себя!

— Это как? Не врубился, — говорю на полном серьёзе. — Переведи.

— Раньше если мы нужны были одной партии, то теперь — никому!

— Тогда стих к тосту…

— Ты серьёзно, новый написал?

— Есть грех…

— Ну, ты даёшь стране угля!

— Брось, — отмахиваюсь. — Слушайте, это ещё пока набросок:

Мы живём в терпеливой стране,

Где свобода всем снится, веками,

Утопаем в кровавой войне,

Тяжкий стон над людскими главами.

Птица скорби, расправив крыло,

Над добычею грузно нависла,

Путь к свободе опять замело,

И живём мы без веры и смысла.

— Точно, без веры и смысла!

Выпили…

— Не, мужики, вы не правы… Точно. Не было бы этой самой Независимости — мы бы ещё долго не имели ни компьютеров, ни телевизоров и машин из-за границы, ни многого другого ещё…

— Ага…, — сказал я. — Зато сейчас своего ничего стоящего не производим! Живём за счёт Дяди Сэма…

— А кто виноват? Сами! Коли не умеем работать…

Выпилили ещё, закусили.

— Тут дебаты идут… Ты в курсе?

Я поморщился:

— Как много и красиво у нас говорят…

— И всё ж!

— Ладно. Это какой России быть? Либо с европейским будущем, либо с монархией…

— Ага.

— Сложный вопрос, так сразу и однозначно не ответишь, — я потянулся за кусочком яблока. — Одни только вопросы, вопросы. Масса вопросов…

— И всё же?

— Хорошо. Что имеем? Мы, так сказать, родом из шестидесятых… А сейчас какой год? Точно… Это значит, что было три государственных строя — социалистическо-коммунистический, перестройка и нынешний, так называемый демократический. Если отметку взять с семнадцатого года… — это девяносто лет уже прошло, то бишь почти целый век. И что в итоге?

— Кукиш отменный! 

— Точно. Это только в правительственных да в чиновничьих отчётах всё хорошо! — согласился я. — Последние двадцать лет Россию принято считать демократическим государством… Срок тоже немалый. А каковы кардинальные изменения? Взять, к примеру, Польшу, которой хватило одиннадцать, пятнадцать лет, чтобы полностью оправиться от государственного кризиса… Россия же до сих пор никак не может до конца оправиться от социально-экономического кризиса. Поэтому народ продолжает нищенствовать и жить в тяжелейших условиях…

— Ты прав.

— А главное, в Чечне и сегодня гибнут наши ребята. Некоторые промышленные предприятия простаивают, многие сельские хозяйства разорились и исчезли бесследно. Постоянный рост цен на всё и вся, невыплаты детских пособий. Разгул преступности. Наркомания приняла катастрофические размеры, рост ВИЧ-инфицированных…

— Знал я одного такого… Прямо жуть. Знаете, врагу не пожелаешь. Мучился-мучился — и помер в сыром подвале…

— Во-во, — мотнул я головой. — Такое впечатление, будто государство не стремится к экономическому росту, к полной занятости и устойчивому уровню цен. Отсюда, конечно, неуверенность в завтрашнем дне, ежедневные стрессы и стремление получить какой-нибудь допинг, который бы создавал впечатление прилива сил, и после хотя бы на короткий промежуток времени уход от окружающей действительности…

— Вот и не приходится удивляться локализации той же наркомании!

После небольшой паузы я продолжал:

— А взять так называемые демократические выборы! Во-первых, кого изберут — всё равно заведомо всем известно. Во-вторых, это же постоянно грязные политические игры. Кто только во власть не рвётся, — диву даёшься. И ведь всегда из государственной казны такие огромные денежные суммы уходят на это так называемое народное волеизъявление… — кошмар! Правильно, откуда тогда взяться деньгам на выплату народу зарплаты, детских пособий, различных дотаций, льгот? Лично я ничего не понимаю, разум отказывается что-либо воспринимать…

— Ни ты один ничего не понимает!

— Теперь давайте обратимся к истории. Времена Витте, Столыпина… Россия монархическая, мы не закупали, а продавали свой хлеб Европе, российский рубль по всем пунктам и во всем мире в цене… — вон оно как. Только представьте, за пять рублей тогда можно было купить корову! О чём это говорит? Да о многом...

Посидев ещё немного, друзья ушли. А он остался.

— Против?

— Почему я должен быть против? Друзья для меня много значат, потому всегда им очень рад…

— Искренне?

— Какой смысл лгать?

— Потому что у людей всегда найдётся причина лгать…

— Значит, я лгу! Даже если мы с тобой столько уже выпили… О. Прости. Не клеится. Где логика? Сегодня мы вместе, а завтра ты вообще тут не покажешься. Или меня вдруг не станет. Жизнь… она не предсказуема.

— Я не утверждаю…

— Тогда что?

— Не выйдет у нас с тобой дружбы!

— Это почему?

— Потому что эгоист я.

— Что это меняет? С эгоистом нельзя дружить?

— Как? — он усмехнулся, наливая себе коньяк. — Если с самого детства нам внушена идея о том, что эгоизм плох, что все проблемы в нашей жизни являются его следствием, что человек должен думать об окружающих, что заботиться о себе некрасиво…

— Однако мы-то вот сидим за одним столом, продолжаем пить коньяк!

— Ты тоже эгоист.

— Я не праведник. Всё может быть…

— В курсе я, — он махнул рукой и неторопливо выпил коньяк, поставил стопку, взял с тарелочки ломтик лимона, занюхал, — поведали уже, что девчонка твоя попала в автокатастрофу, а ты после все свои деньги отдал на её лечение. Да и друга своего вон много раз выручал! Только вот я на это не пойду… Однозначно.

— Ты так уверен? Нет, серьёзно? Ты что, не расположен к тому, чтобы кому-то делать добро?

— Не делая добра — не получишь зла!

— Бред какой-то…

— Если бы было наоборот, то есть добро бы порождало добро, — страна бы давно купалась в добре да в милосердии!

— Оно, конечно, так. И всё же… никому не дано знать до конца, что в нас заложено СВЫШЕ. Где гарантия, что здесь сейчас ты говоришь одно, а момент настанет, — и ты вдруг сделаешь такое, что сам от себя вообще не ожидал…

— Вряд ли, себя-то я хорошо знаю.

— То субъективное мнение. А возможно, и заблуждение. Я уже говорил. Человеку не дано знать всё про себя. Вон, взять, к примеру, Великую Отечественную, когда народ, ценой собственной жизни, шёл на подвиги, защищал страну. А Афган, Чечня! Сколько там полегло наших ребят…

— Из-за собственной дурости и дурости военачальников!

— Как всё просто! Нет, они все тоже хотели жить, тоже чего-то желали получить для себя от жизни…

— Тогда, по-твоему, что?

— Это уже явное проявление альтруизма.

— А что, по-твоему, есть этот самый альтруизм?

— Виталия Иванова читал?

— Нет!

— Напрасно, толковые мысли. Тут я, пожалуй, соглашусь с его утверждением… «Альтруизм — это не отказ от своего «я», но признание, что вне своего «я» есть вещи и поважнее его. Важнее для мира в целом и, как следствие (так как «я» — часть этого мира), — для самого человека…». И далее: «Альтруизм — означает выход сознания за границы узко личностных интересов и признание интересов Целого выше собственных…». Как правило, альтруизм проявляется в сверхкритических ситуациях, когда вдруг подсознательно начинаешь понимать истинное положение нашего назначения в этом миру и главнейшую задачу всего сущего, живого. А Великая Отечественная, Афган и Чечня как раз и являются теми сверхкритическими ситуациями! Отсюда и самопожертвование…

— Ещё скажи, долг! — он усмехнулся.

— Почему бы и нет?

— Брехня всё! — он отодвинул от себя тарелочку с нарезанным лимоном. — Начитался своего Иванова… Заумные речи. Всё куда проще! Человеческое общество — есть сообщество эгоистов. По большому счёту, каждый из людей живёт для себя и во благо своё. Погляди на чинуш наших, депутов…, — в его глазах блеснул огонёк насмешки.

— У-у, куда тебя понесло! — я откинулся на спинку стула. — Может, хоть на этот раз обойдёмся без политики…

— А сам о чём недавно говорил? Да вся наша жизнь — сплошная политика!

Наступила недолгая пауза. Мы снова выпили. Молчание нарушил я:

— Но, знаешь… пожалуй, ты прав. Что для них — чинуш да депутов! — Россия, народ? Дойные коровы…

— Верно подмечено.

— На которых к тому же глубоко наплевать!

— Знаешь, в чём твоя беда? А может, трагедия…

— В чём? Любопытно…

— Всё близко к сердцу принимаешь… Зря.

— Почему?

— Сердце может не выдержать…

— Что предлагаешь? Молча всё сносить?

— Никто не оценит всё равно…

— Точно! Пока жив человек, пока что-то творит, пишет — никто не замечает, а едва только уйдёт он в мир иной, трагически погибнет — и враз все слетаются, начинаю раскручивать: писать, публиковать, издавать книги…

— И то ладно! Могли вообще не вспомнить…

— Тогда к чему всё?

— О! Когда-то я тоже задался этим вопросом…

— Тогда…, – короткая пауза. — Тогда неблагодарная Россия, не жди потомков от меня! — сказал я с усмешкой.

— О! Чьи это слова, какого поэта, писателя?

— Простого мужика… Снабженцем у нас работал. Пил страшно…

— Понятно. И вообще…, — на лице его появилась многозначительность. — С какой это стати чинуши да депуты должны думать о России и народе?

— Тогда какого чёрта мы их избираем?

— Вот это вопрос!

— На них законы не действуют…

— Слова! Эмоции.

— Всё гребут да гребут! Не угомонятся никак. Мало им… Ерунда! Махом переписали законы — и зараз заполучили себе прибавку к зарплате, новые льготы. А народу вот… Кукиш! И куда не сунься — кругом одно враньё на вранье…

— То политические игры.

— А благотворительность?

— Что благотворительно?! Думаешь, — по зову совести, сердца, во благо ближнего своего, — на его тонких губах мелькнула усмешка. — Ошибаешься. Даже слишком. Тут тоже политические игры. Потому что иначе никак, заклюют зараз, не позволят дорваться наверх, — к власти, к вседозволенности…

— Хочешь сказать, Россия — страна эгоистов, лгунов?

— Не одна Россия, весь мир!

— Достали, — я резко, залпом выпил стопку с коньяком.

— Что власть критиковать? От этого-то ничего не меняется…

— А всё почему? Потому, что просто сами заслуживаем такую власть. Ведь разного рода бюрократы да взяточники появляются не сами собой. Это мы с тобой сначала им шоколадку даём. После — коробку конфет... А затем они сами в наглую просят деньги! И всё — заметь! — по закону. Тут уж точно не поспоришь с философом: «Дай человеку власть, — и ты узнаешь его истинное лицо». Где живём? В России…

— Страна тут не причём. Всё в нас — в людях.

— Но здесь, знаешь, иметь дело с государством — дело хлопотливое, рискованное, долгое и опасное…

— Типа… скажи спасибо, что вовсе не посадили?

— Типа того. И, пожалуй, не беспредел то вовсе, а порядок такой: «Вас много, а я одна»... Какие законы — такая жизнь.

— Самое прикольное, — он многозначительно поднял указательный палец, — что беспредел кончается после одной многозначительно произнесённой фразы: «Вы знаете, в случае положительного решения данного вопроса размер моей благодарности не имел бы границ»…

— Элементарно просто.

— И всё ж, согласись, не всё так мрачно…

— Ты опять прав. У меня есть друзья. Вот ты ещё, с тобой познакомились, даже сидим тут, коньяк пьём…

— Тогда вообще о чём разговор?

— И ты смело, открыто причисляешь себя к ним?

— К кому? К чинушам да депутам? Нисколько! Я лишь сказал, что я эгоист…

— Эгоизм… он и в Африке эгоизм.

— Не тот масштаб. У меня свой эгоизм, а то — государственный…

— Но государственный эгоизм есть составная часть от каждого!

— Разница в том, что мой никому не мешает, в целом не приносит вреда, а вот государственный… — это похлеще.

— Ты сейчас такое наговорил, — всего сразу не переваришь. Странно всё…

— А по-другому не может быть, не выжить… Звериное общество — звериные законы. Скажешь, дикость? Не может того быть? Отчего же, может. И не в отдельно взятом городе, а в целом государстве. Наша с тобой страна именно так и живёт…

— К сожалению.

— Не нравится, — всегда можно уехать в страну, как ты сказал, Дяди Сэма! Теперь у нас демократия…

— Независимость!

— Полная свобода. Только, сам понимаешь, там свои проблемы…

— От себя не убежишь.

— Сам во всём виноват!

— Это как?

— Обыкновенно. Сам себя накручиваешь, много думаешь, кого-то переживаешь. Не надо. Не советую. Вредно. О себе думать надо! Так спокойнее, нервы хоть свои сбережёшь. Просто радуйся жизни, что живёшь, что вообще дана нам жизнь! А на всё остальное можно наплевать — пустое дело, всё равно ничего не изменишь…, — он поднялся со стула. — Ладно, засиделся у тебя... Пойду я! Темнеет уже…

И он ушёл. Ушёл в ночь.

Спустя две недели, как узнал от друзей, он погиб, спасая школьницу от трёх мужиков-насильников…

2 сентября 2006 г.,

г. Каменск-Уральский.