Белла Барвиш

(г. Первоуральск)

ГОРЬКАЯ ЛОЖЬ  

Старинные часы на стене пробили пять раз, а вместе с шестым ударом раздался звонок в прихожей.

— Удивительная точность, — со смущенной улыбкой проговорил отец и посмотрел на Наташу, словно впервые увидел дочь. —   Уважаю таких людей!

Наташа польщенно засмеялась: ей было приятно и волнение отца, его голос, без привычной строгости, будто еще не решил, как ему теперь разговаривать с дочерью.

Пока Наташа поднималась с кресла, десятилетняя Любаша успела отворить дверь. Воображая себя гостеприимной хозяйкой, она слащавым голоском затараторила:

— Проходите, проходите, мы вас давно ждем. С утра ждем.

Отец смущенно хмыкнул, а Наташа, зажав ладонью рот, чтобы не расхохотаться, поспешила на выручку гостю.

А Любаша не так уж я преувеличила. Не с утра, но с полудня мать металась от кладовой к кухонному столу, носила банки с соленьями и все хваталась рукой за сердце: приложит руку и тотчас же опустит, словно только для того и прикладывала, чтобы убедиться: на месте оно, сердце, не сбежало, воспользовавшись великой суетой. Наташа не знала, сердиться ей на мать или смеяться. Она снова — в который уже раз – пыталась объяснить, что позвала Андрея в гости только потому, что вместе работают в одном цехе; ни о чем серьезном у них и речи не было. Мать согласно кивала и продолжала усердствовать в приготовлениях, будто осчастливит ее своим посещением не вчерашний выпускник ПТУ, а чуть ли не директор завода.

И вот он сидит на самом краешке кресла с неестественно выпрямленной спиной, будто кто-то приказал ему: «Замри!».

От досады Наташа даже покраснела. Ей показалось, что Любашка убежала на кухню, чтобы вдоволь прохохотаться. Одеревеневший гость действительно смешон! А в рабочей спецовке рядом со своим ротным аппаратом Андрей выглядит старше и мужественнее, кажется всесильным. Девчата в цехе решили, что он просто задавала, из-за того, что ни одну из них он не замечал, а острые шуточки девчат будто и не слышал вовсе. Многие пытались покорить «непреступного» — напрасно. А к Наташе он сам подошел. Очень ей это польстило. Но сейчас она уже жалела, что пригласила Андрея домой.

К счастью, отец расставил на доске шахматные фигуры, и гостю волей-неволей пришлось сесть поудобнее. Пока они играли, Наташа пыталась разобраться, нравится ей все-таки Андрей или не очень. Два раза она сходила с ним в кино, один — на вечер, в все время Андрей был немногословен и предельно сдержан. Но ведь она сама не раз говорила подругам, что терпеть не может развязных парней. Скромности у Андрея с избыт­ком. Вот именно: слишком сдержан, слишком застенчив. Вот будь он повеселей да пораскованней…

Она так ничего и не решила, не успела разобраться, а отец и Андрей уже сыграли две партии.

— Иногда и проигрывать приятно! — весело объявил отец,

Наташа недоверчиво посмотрела на отца в упор — проигрывать он как раз всегда не терпел — а тут улыбался, будто не проиграл, а одержал победу над большим мастером. Неужели Андрей так понравился отцу?

Мать уже застелила стол белой крахмальной скатертью, выставила на середину пузатый графинчик с домашней наливкой и бутылку сухого вина.

— Теперь можно и к столу, — любезно сказала мать, глянула на гостя... и замерла с блюдом в вытянутых руках. Андрей сидел с плотно сжатыми губами и смотрел на стол таким обречен­ным взглядом, словно сейчас должно произойти что-то непоправимое.

— К столу, — растерянно пояснила мать, будто усомнилась: правильно ли понял ее гость.

—  Я же тебя предупреждал, Наташа! — с укором выпалил Андрей.

—  О чем предупреждал? — не поняла Наташа. — А... Ты не пьешь. Ну и что?

Еще до того, как Андрей сам подошел к ней в цехе, она уже слышала, что он поссорился с парнями в общежития из-за того, что отказался выпить на чьем-то дне рождения. Наташа не забыла с гордостью поведать об этом родителям: вот, мол, какой парень обратил на меня внимание. Родители тогда дружно одобрили Андрея.

А сейчас Наташа обиделась за отца:

— Ты что думаешь: папа мой — пьяница?

— Вот, вот, — обрадованно подхватил отец, — кто меня видел когда-нибудь пьяным?

Это была обычная застольная шутка отца, но не было с ними сегодня бабушки, и шутка словно повисла в воздухе.

— Бабуля видела! — с восторгом объявила Любашка.

Отец пояснил Андрею:

— Семейная легенда. Все подробности передаются из поколения в поколение. Один раз в жизни был такой грех…

— И было это 9 мая 1945 года, — торжественно за­ключила Наташа.

— Я не пью... нисколько, — упрямо пробубнил Андрей.

— А причину вы нам не назовете? — спросил отец таким тоном, словно ему-то ясна эта причина, да вот хочет услыхать подтверж­дение.

— Ну, чего ты пристал к человеку? — заступилась за гостя мать. — Ты ведь и сам после того случая, когда напился в шестнадцать лет, матери слово дал, что в рот больше не возьмешь. Вот и Андрюша, может, дал слово матери…

Она запнулась, вспомнила, что Наташа рассказывала: ни отца, ни матери у Андрея нет. Весь день только об этом думала, для то­го и старалась угостить повкуснее, а тут вылетело слово... Хоть бы Андрей вывел ее из неловкого положения.

— Не давал я слово…, — сказал Андрей и снова как закаменел.

— Садитесь, хоть поешьте, — просила мать.

Застолье получилось скучным. Пить отец не стал и никому не налил.

Наташа сидела, как на иголках. Наконец, не выдержала, вскочила.

— Провожу тебя, — оказала она Андрею.

Едва вышли из подъезда, Наташа  сердито заговорила:

— Знаешь, это хорошо, что ты не пьешь. Может, это даже очень хорошо. Но мать старалась, готовила... и папа тебя ждал! А ты! Ты с ними как разговаривал? Нельзя быть таким бескомпромиссным!

— Я, Наташа, очень даже — компромиссный! Я все тебе наврал, — вдруг прервал ее Андрей. Голос его дрогнул.

—  Есть у меня и отец, я мать. Здесь живут, в городе. Только... алкоголики они.

Наташа потерянно молчала. Еще в детстве, наученная бабушкой, она, завидев вдалеке пьяного, спешила перейти на другую сторону. Если бы кто-то оказал ей тогда, что этого человека мотает по тротуару от того же вина, которое делает ее отца самым добрым и веселым человеком, она попросту не поверила бы.

А за праздничным столом у них всегда повторялась одна и та же история. Едва отец выпивал первую рюмку, бабушка начинала беспокоиться: «Тебе хватит!» Отец со смехом вопрошал: «Кто меня видел пьяным?». И бабушка — в который раз — принималась рассказывать, как ей довелось однажды увидеть сына пьяным. Закончив рассказ, она убирала рюмку отца: «Тебе хватит. Помни слово!».

А в прошлом году Наташа сердито объявила бабушке:

— Это же смешно. 9 мая 1945 года: в такой день стыдно было не выпить!

— Стыдно не выпить? — удивленно переспросила бабушка. — С такими представлениями, дорогая внученька... Хотя ты ведь, наверное, думаешь, что пьяницами рождаются?

— Зачем мне об этом ду­мать! — отрезала Наташа. Она и не думала никогда. А сейчас Андрей стоял перед ней и ждал, что она скажет. Не дождался...

— Значит, распростимся... навсегда? — подытожил он обреченно.

— Почему распростимся? Подожди! Я понимаю: тебе больно…, — сбивчиво заговорила снова Наташа.

— Понимаешь, что больно? Понимаешь? — обрадовался Андрей, — я для тебя не «упрямый дурак»? Все так считают… Меня соседка по квартире по-другому и не называла. Она пирожки настряпает, угощает нас с братишкой, я не беру. Братишка маленький — что понимает? Запихивает пирожки целиком в рот: дома-то и хлеба нет, а я не могу. Не могу — и все! Тошнит даже — так есть хочу, а взять не могу. Знаю, что она специально для нас стряпала. И будет всем соседям говорить, что сердце у нее болит смотреть на нас…

Андрей уже не мог остановиться. Все, что он носил в себе, скрывал от всех, прорвалось сбивчивым потоком слов.

— Как я мать просил! «Все для тебя, мамочка, сделаю, работать буду — братишку поднимем, только не пей!» Она ведь сначала не так пила, не сильно. И стыдилась этого, все бросить обещала. Как-то соседке на кухне объясняла: «Я почему пить стала? Противно на его пьяную рожу каждый день смотреть». Это она об отце. Я тогда и сказал: «А мне на вас обоих смотреть не противно?». Обиделась: «Судишь меня, вот подрасти, да сам смотри — не пристрастись. Судить-то легче». Мне десять лет тогда было. Я от обиды прямо при соседке закричал: «Лучше вообще жить не буду на свете, чем хоть грамм этой мерзости в рот возьму!». Мать расплакалась, но тогда она еще работала в парикмахерской, немного хоть держалась. А вот когда выгнали ее за прогулы, совсем опустилась.

Андрей вдруг умолк.

— Зачем я тебе об этом рассказываю? — грустно спросил он.

Наташа невольно сжала его руку.

— Говори, — приказала она, вдруг почувствовав себя взрослой и способной помочь, — освободишься от этого — легче тебе станет.

— От этого нельзя освободиться. Это со мной на всю жизнь! Когда седьмой класс окончил, я все лето работал, хотел братишке форму купить: в школу ему не в чем было идти. A родителям и пропить больше ничего не оставалось, все спустили: и холодильник, и телевизор. Не успел я форму купить, домой деньга принес, думал, вместе с братишкой в магазин пойдем. А мать в ноги упала: «Пожалей! Если сын ты мне, дай денег хоть на одну красненькую». Я ведь ее любил, не всегда она такая, была. И отдал десять рублей. А остальные деньги они с отцом сами украли, пока я Алешку на улице искал. Я тогда им сказал: «Нет у меня ни отца и ни матери! И лучше бы не было никогда».

Наташа продолжала сжимать руку Андрея. Глупыми и пустыми казались ей теперь раздумья о том, нравится он ей или не очень. Она нужна ему — это главное. Она еще не знала, как уменьшить боль, которую носит в себе этот застенчивый и суровый парень, но в том, что сделает для этого все возможное — не сомневалась.

Газета «ПОД ЗНАМЕНЕМ ЛЕНИНА»

№ 12, 17 января 1981 г., стр. 3.